Дед Захар стоит на пороге своей давней усадьбы, где скрипит покосившаяся крыша, а трещины в стенах хранят эхо вековой истории. Его дом, увитый диким плющом, словно органичен этой земле — корни деревьев переплелись с фундаментом, а запах старого тиса до сих пор витает в каждом углу. Вокруг торжествуют зеркальные «коробки» из бетона и стекла, блестящие и бездушные, будто пришельцы чужого мира. Забор, выросший между старым двором и новостройками, режет поле зрения, но не может перекрыть память о детских гонках к пруду и звонких голосах друзей, когда лес ещё стоял живой стеной над головой.
Соседи, устав от вечных баталий с застройщиками, давно приняли новые правила: ключи от квартир в многоэтажках, работа в офисах, выстроенных по чужим чертежам, и чужой уют, который покупают за «большие деньги». Их дома похожи друг на друга, как копии — отодвинув старую усадьбу, они проложили в памяти прямую дорогу к унифицированному завтра. Но Захар не идёт по ней: он не признаёт чужих перспектив, потому что его жизнь вписана в изгибы старой дороги, где каждого дерева касался он сам, а каждую тропинку изучал босыми ногами.
По вечерам, когда солнце пылает в закате, дед выходит убирать опавшую листву и шепчет луже вдохновения: каждый лист — это жизнь, унесённая ветром, но не забытая человеком. Он чинит оконную раму, подставляет ушат воды под протекающий карниз и вспоминает, как в густой тени училища там, где теперь стоят бетонные коробки, резали топорищем глубокую канаву для ветрового канала. Здесь, среди хрупкой гармонии старого и нового, Захар хранит не только дом — он держит живую связь с корнями, которую ни один забор не сможет похоронить.
